Ф. Стендалем для своего романа. Самый интересный (для меня) кусочек:
Так что вполне возможно, что "Красное и Черное" это "Преступление и наказание". Забавное совпадение. И если учесть, что красный обычно - цвет страсти, а черный - цвет траура, то возможно это авторский намек на то, что смерть всегда находится бок о бок со страстями обуревающими человека.Жюльен отправляется в дом Реналей, где должна решиться его судьба. «Лицемерия ради» он по пути заходит в церковь. По случаю какого-то праздника переплеты окон были затянуты темно-красной материей, и солнечные лучи, падая во мглу церкви, создавали световой эффект, внушавший благоговейный ужас. Жюльена охватил трепет. Он сел на скамью, которая показалась ему самой красивой: на ней был герб г-на де Реналя. На скамеечке для коленопреклонения лежал клочок печатной бумаги, который был как будто нарочно положен так, чтобы его прочли. Жюльен прочел: «Подробности казни и последних минут Луи Жанреля, казненного в Безансоне в...» На обороте стояло: «Первый шаг». Жюльен обратил внимание на то, что фамилия казненного кончается так же, как «Сорель». У выхода под кропильницей ему померещилась кровь. Это была пролитая святая вода; отсвет красных полотнищ, закрывавших окна, придавал ей вид крови. В полном соответствии с литературной традицией, героя охватывает «тайный ужас». Да, это он делает свой «первый шаг». Затем последует убийство, и так же будет лужа крови посреди храма и уже не Жанрель, а Сорель будет осужден безансонским судом гильотинирован. Но, несмотря на это «предупреждение», Жюльен вскричал: «К оружию!» — и быстрым шагом пошел к дому де Реналя, навстречу своей судьбе.
Стендаль счел нужным напомнить читателю эту сцену и ее смысл, назвав главу, повествующую о первом разговоре Жюльена с Матильдой де Ла-Моль, «Первые шаги».
Эта первая «пророческая» сцена вся озарена красным светом, который имеет здесь явно символический смысл.
Вторая пророческая сцена окрашена в черный цвет. Жюльен приезжает в Париж. Матильда де Ла-Моль является к столу в глубоком трауре, который тем более поразил Жюльена, что только она одна была в черном платье. Этот траур, шокирующий ее родителей, Матильда надевает по Бонифасу де Ла-Молю, которому 30 апреля 1574 г. отрубили голову на Гревской площади. Услужливый академик сообщает Жюльену, что Маргарита Наваррская, возлюбленная Бонифаса, выкупила его голову у палача и в полночь похоронила ее собственноручно у подножия Монмартского холма. Эта глава так и называется: «Королева Маргарита». Поведение Маргариты Наваррской восхищает Матильду: «Его любили так, как, должно быть, приятно быть любимым. Найдется ли сейчас на свете женщина, которая прикоснулась бы без содрогания к отрубленной голове своего любовника?» Она видит в Жюльене героическую натуру Возрождения, а в своей любви к нему — силу страсти, к какой была способна женщина времен Лиги.
Ей уготована та же участь: она также «без содрогания» прикоснется к выкупленной у палача голове своего возлюбленного и ночью, при свечах, в глубоком трауре похоронит ее. Она. получит то, о чем мечтала: испытает и совершит необычайное. Черный цвет траура Матильды также имеет здесь символический смысл.
О событии 1574 г. упоминается в романе еще до того, как Жюльен вошел в особняк де Ла-Моля: аббат Пирар осведомляет его о казни Бонифаса де Ла-Моля, прославившего этой смертью свое потомство.
«Пророчество» исполняется. Первая сцена предсказывает преступление, убийство, вторая — наказание, смерть. Они связаны между собой прочной причинной связью.
В первом двухтомном издании романа замечательный рисовальщик того времени Анри Монье изобразил именно эти две сцены: на обложке первого тома Жюльен стреляет в мадам де Реналь, на обложке второго — Матильда при свечах в глубоком трауре целует отрубленную голову Жюльена. Это единственные иллюстрации издания. Выбор их был сделан, конечно, по указанию Стендаля.
Любопытно отметить, что в первом томе нет речи об убийстве, об этом говорится во втором томе. Если бы обложка была цветная, то, очевидно, сцена убийства была бы непременно красной, сцена похорон — непременно черной, так как в тексте и тот и другой цвета в соответствующих сценах намеренно подчеркнуты.
Очевидно, Стендаль придавал этим сценам большое значение.
Вот почему в самом начале романа он показал пророческую сцену в верьерской церкви в тот момент, когда Жюльен делает свой «первый шаг» на гибельном пути честолюбия и лицемерия. Вторая пророческая сцена должна была придать большую отчетливость образу Матильды и всем тем общественным проблемам, которые с нею связаны, и вновь прочеркнуть основную линию романа. Так роман приобретал композиционную четкость и единство.
Колорит пророческих сцен оказался, несомненно, явлением вторичным. Написав почти целиком весь роман, Стендаль вдруг обратил внимание на то, что обе пророческие сцены обладали ярко выраженными колоритными свойствами. Чтобы подчеркнуть идейную и сюжетную структуру романа, он решил дать ему это «цветовое» название. Оно увлекло воображение критиков. Начались догадки о мундирах и сутанах, о знаменах, о статуях с зияющими ранами, ленточках и т. п., не имеющие под собой исторических оснований и обедняющие нравственный и общественный смысл романа.
Однако уже то обстоятельство, что название вызвало столько различных толкований, далеких от замысла автора, говорит о суггестивности названия. Оно вызывает ассоциации различного свойства, связанные с эмоциональными тонами и идейной основой романа. В «красное» и «черное» можно вкладывать любой смысл: «красное» можно понимать как ярость, убийство, бунт, особое состояние духа, и почти так же можно понимать «черное» — стоит лишь заглянуть в словарь, чтобы обнаружить неограниченные возможности, которые язык предлагает читателю на выбор. Давая такое название своему произведению, Стендаль хотел, очевидно, предоставить свободу своему читателю, направив его воображение на пути, близкие его собственному пониманию жизни, эпохи и происходящих в ней процессов.
Вот еще интересно, что в геральдике красный и черный цвет имеют сходные значения.
Красный (Червлёнь) - символизирует храбрость, мужество, любовь, а также кровь, пролитую в борьбе
Черный (Чёрнь) - символизирует осторожность, мудрость, постоянство в испытаниях, а также печаль и траур.
, но сказкой от Толстой насладилась в полной мере и получила, в первую очередь, эстетическое удовольствие. Язык прекрасный, затягивает и обволакивает. Как и boltushkу меня совсем не волновали нестыковки и невозможность подобного развития событий после взрыва. Я воспринимала все это как сказку, а в сказках возможно невозможное. 
Толстую многие обвиняют в чувстве собственного превосходства, я не могу судить об этом, так как ранее не была знакома с ее творчеством, но в «Кысь» я этого совершенно не почувствовала (как, например, читая «Элегантность ежика», где между строк постоянно просвечивается: «Я интеллигент и интеллектуал, а вы все где-то там, под плинтусом обитаете»). Презрения к русской нации тоже не заметила. 
.